Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель - Страница 43

Жаль, львица была не из мудрецов. От кулака она увернулась – и, припав к земле, вцепилась Тритону в ляжку. Крякнув от боли, парень упал на колени. Всем телом он навалился на львицу сверху и обхватил ее крепко-крепко. Тритону было четырнадцать лет. Многие забывали об этом, глядя на богатырскую стать тирренца. Заматерев, войдя в возраст, Тритон обещал сделаться великаном. Но до звания мужчины еще надо дожить. Львица весила пять талантов – в полтора раза больше, чем Тритон. Она билась в захвате, как рыба в неводе. Мотала головой, извивалась, терзала клыками податливую плоть. Дважды львица взбрасывала парня над собой. Тритона спасал лишь можжевельник, о который он ударялся, обдирая задницу – и вновь падал на рычащую смерть, не разжимая хватки.

Мысли Тритона вечно разбегались, кто куда. А тут и вовсе не осталось ни одной, кроме:

«Держать!»

Тритон не знал, что на карнизе трижды поднимает копье Кефал – и трижды опускает без броска. Узкий выступ мешал замахнуться как следует. Да и копье скорее поразило бы не зверя, а тирренца, накрывшего львицу. Тритон не видел, как мальчик, которого он спасал ценой собственной жизни, без колебаний прыгает вниз – и с воплем катится по мокрым камням, подвернув ногу. Истошный мяв львят, набат боли, гудящий в висках – Тритон был глух ко всему, за исключением заветного: «Держать!»

Он бы и мертвый не отпустил зверя.

– Брось, – сказали ему. – Я держу.

Нет, выдохнул Тритон. Это я держу.

– Брось, говорю. Ну ты и горазд бегать…

Две ладони легли на загривок львицы – там, где шкура зверя виднелась между обручами Тритоновых рук. Десять пальцев впились в добычу. Хищники, обученные грызть, они знали, что делают. Тритон тупо смотрел, как пальцы – клыки ужасающих челюстей – рвут шкуру, влажную от дождя и пота. Вот они вошли в мясо. Глубже, еще глубже… Львица забилась так, что скинула Тритона. Но это уже не имело значения. Страшные пальцы Эхиона добрались до хребта. Брызнула кровь; захрустели, ломаясь, позвонки. Так змея прокусывает скорлупу птичьих яиц. Агония трепала львицу, глаза ее тускнели, затягивались стеклистой поволокой. А спарт все давил, и мрачное лицо его светилось от чувств, несвойственных человеку. Кадм Убийца Дракона узнал бы этот свет. Но Кадм теперь скитался по белу свету, и ждал, когда вместо ног у него вырастет чешуйчатый хвост.

Львица вздрогнула в последний раз.

– В окрестностях Фив, – сказал Эхион. – Там водились львы. Давно…

И замолчал.

Перед ним сидел дурачок, рискнувший собой, и кровь, сочившаяся из ляжки Тритона, не была красной. Ясно-лазурная, как вода на мелководье, кровь эта омывала раны, впитываясь, словно волна в песок. Еще миг назад, видя, как львица терзает беднягу, спарт полагал, что детей у тирренца не будет никогда. Сейчас уверенность его подверглась сильному испытанию.

– Мамка, – туманно объяснил Тритон. – Морские мы…

– А если б откусила?

– Ну, жил бы без. Оно заживает, да. А заново не растет…

– Ходить сможешь?

– Ага. Бегать не смогу.

Тритон подумал и уточнил:

– Завтра смогу.

– Хорошая кровь, – сказал Эхион. – Полезная.

– Хорошие пальцы, – согласился Тритон. – Кусачие.

Аргивяне-загонщики подоспели вовремя. Немейская львица благополучно издохла, и можно было всласть попинать ногами мертвое тело. Кое-кто даже укорил Кефала: дескать, я бы на твоем месте… Не задумываясь, Кефал огрел героя копьем поперек спины. Быть бы драке, если б не Эхион. Спарт разъяснил, что это львицу придушить трудно, а сопливых болванов – раз плюнуть. Так что…

Его прервал крик. Кричали восточнее, ближе к Зигуриесу; там, куда ушел Персей. Множась, крик бился о скалы. Эхо разносило его окрест. Стаи птиц, сорвавшись с веток, учинили ответный галдеж. Когда настала тишина, никто не поверил.

– Вакханки? – сам себя спросил Эхион.

И уставился на Амфитриона, будто увидел впервые.

– А ты что тут делаешь? И ты? – палец спарта уперся в Кефала. – Почему вы не в Аргосе?! Сбежали, придурки? На охоту? Дед с тебя три шкуры сдерет…

– Они дедушку… – выдавил мальчик. – Они его…

Единым прыжком спарт оказался рядом:

– Говори!

– Они дедушку отравить хотят, – зашептал Амфитрион в ухо спарту, косясь на загонщиков. Те, занятые львицей, близко не подходили. – Ванакт Мелампу велел: отрави, мол! Мы вас искали – предупредить…

– Откуда знаешь?

– Мне Кефал сказал.

– А ему кто?

– А ему – Косматый. В бане.

Безумие ответа убедило Эхиона. Он наскоро ощупал лодыжку Амфитриона – мальчик взвыл от боли – выяснил, что перелома нет, и стал смотреть туда, где недавно кричали.

– Ладно, – решился он. – Ждите меня здесь.

И повернулся к аргосцам:

– За Персеева внука ответите головой.

4

Эхион карабкался по осыпи. Время от времени из-под ног вырывался камень, катился вниз. Тогда Эхион замирал изваянием. Оползень медлил, статуя оживала и продолжала путь. Спарт знал, что опоздал. Что бы ни случилось, оно уже закончилось. Дождь иссяк, небо впустую хмурило брови туч. В косматой тьме над горами рокотали, перекатываясь, небесные валуны. Грозили рухнуть лавиной, накрыть все живое. Осыпь осталась позади. Прежде чем нырнуть в мокрый подлесок, спарт задержался на краю склона. Прислушался – нет, ничего. Даже птицы молчали. Эхион надеялся, что верно определил направление. Хотя в горах уверенность – самоубийство. Звуки обманывают, расстояния лгут…

Первый труп он увидел шагов через тридцать. Человек лежал, нелепо вывернув голову, словно пытался заглянуть себе за спину. Одна рука в последней судороге глубоко зарылась во влажную землю; другая была сломана. Белый обломок кости, прорвав кожу, торчал наружу, блестел киноварным венчиком. Скоро Эхион нашел остальных. На прогалине валялись исковерканные тела. Два… три… Четвертый, с размозженной головой, скорчился под деревом. На стволе платана темнело глянцевое пятно. Эхион шагнул ближе. Мертвецом оказался Навплиандр, отец Тритона. Сколько загонщиков было с Персеем? Четверо? Пятеро? Где сам Персей?!