Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель - Страница 78

Где-то, надрываясь, выл пес.

«Все было иначе, – Персей сражался с иллюзией, как с врагом. – Совсем иначе. Она не спала. Она рожала. Одна, брошенная сестрами на произвол судьбы. Сестры не хотели видеть ее, рожающей от насильника-Посейдона . Велели, чтобы она прикончила младенцев. Иначе Горгоны это сделают сами. Она плюнула вслед сестрам. Роды шли тяжело, ей было не до меня. Позже она призналась, что больше всего на свете ей хотелось сдохнуть. А на берегу, у кромки воды, стояли Лукавый с Девой, стараясь не смотреть в нашу сторону. Они кричали мне: «Рази! Что ты медлишь?!» Я закрыл ее спиной и кричал в ответ: «Не подходите!» Как будто они собирались подойти… Я был молод тогда, молод и глуп. Отец мой небесный, каким же я был глупцом!..»

Медуза проснулась. Дрогнули веки, открывая смертоносные глаза.

– Рази! – услышал Персей.

И подчинился.

Серп Крона молнией покинул ножны – нет, быстрей молнии. Соскучившись по плоти, отличной от тела людей, клинок визжал от удовольствия. Персей не ощутил сопротивления – он словно рубил воздух. Сгинул остров, Медуза, змеи; вернулась Лерна, замершая в ожидании рассвета. Наклонившись, Персей поднял за волосы голову Косматого. Тело убитого лежало на лестнице, уводящей в царство теней. Жидкое серебро крови струилось по красной меди ступеней. Из каждой капли, укореняясь в металле, вырастали бледные асфодели – лилии мертвецов. Вскоре лестница скрылась под периной цветов. Вой собаки стал громче. Он терзал уши – казалось, пес изнывает от голода.

– Благодарю, – дрогнули мертвые губы.

И еще раз:

– Спасибо, брат.

Персей обождал. Нет, голова молчала. Пожав плечами, он размахнулся – и зашвырнул голову в бочаг. Булькнула загустевшая вода, Лерна заглотила добычу. На поверхности какое-то время еще виднелось лицо, обращенное к серой дерюге неба. Вскоре исчезло и оно.

– Вот и все, – сказал Персей.

От входа в Аид ему послышался смех. Он обернулся. Рядом с телом стояла тень. Персей не знал, что тени бывают такими – яркими, полными солнца. Как собака выла в три глотки, так и тень Косматого троилась в сумраке, соперничая в сиянии с дальним огнем глубин. Ровесник Персея, обладатель всклокоченной гривы; женоподобный юнец в венке из плюща; рогатый мальчик со змейками. Махнув рукой своему убийце, тень засмеялась – так радуется узник, взломавший темницу – и, оставив безглавый труп за спиной, двинулась вниз, навстречу вечности.

– Удачи! – пожелал Персей.

И услышал:

– Глупец! Что ты наделал?!

9

– Что ты наделал?!

– Выполнил его просьбу.

Край солнечного диска поднялся над горизонтом. На цветочном ковре играли кровавые отсветы, создавая иллюзию движения. Лилии пожрали тело Косматого, как болото – его голову. Асфодели раскрывались морскими звездами, чтобы увять, осыпаться прахом, удобрить болотистую почву – и освободить место новым росткам и бутонам, нетерпеливо лезущим из красной меди. Круговорот жизни и смерти, убыстренный в тысячи раз.

– Он обманул тебя!

– Да? – Персей обернулся к Гермию. – По-твоему, он не умер?

– Умер! В том-то и беда!

Чудилось, что Лукавый сейчас разрыдается в голос. Или его хватит удар, как простого смертного. Не в силах устоять на месте, Гермий-Психопомп метался по болоту – тщательно избегая «могилы», где упокоилась голова Диониса. В этом месте трясина глухо вздыхала, словно жалуясь на судьбу. Змеям на жезле Лукавого передалось настроение хозяина. Они с угрозой шипели, мелькая раздвоенными язычками.

– Помнится, в Аргосе, ты умолял меня его прикончить.

– Я был дураком! Последним болваном!

Начни бог биться лбом об дерево, Персей бы не удивился.

– А сейчас ты мудрец?

– Он тебя провел! Он провел всех!

– Где ты был раньше, с твоими предостережениями?

– Я не мог вмешаться! Клятва, чтоб Стиксу иссохнуть! Я мог только скрытно следовать за вами. И надеяться…

– Я почуял.

– Меня?!

– Присутствие. Я не знал – чьё.

– Мог бы и догадаться!

– Что бы это изменило? Он желал смерти. Я хотел его убить.

– А я?!

– А ты молчал и прятался.

– Скажешь, я трус? Да, трус! Но даже будь я отважней Арея – без толку! Понимаешь? Я бы и сказать тебе ничего не успел! Только открыл бы рот – сразу б приложило. С двух сторон: и за тебя, и за него! Два года мертвого сна. Восемнадцать лет изгнания из сонма богов. Я бы вернулся дряхлой развалиной. Гермий-Руина! А пользы – никакой. Ты б его тут же и зарезал. Увидел бы меня, свалившегося замертво, и зарезал…

Гермий умолк, будто онемел. Змеи торопливо обвили кадуцей и замерли, блестя позолотой. Молчание бога было красноречивей слов: в нем сквозила обреченность. Забыв о Персее, Лукавый встал у спуска в Аид. Жезл указал на шевелящийся покров асфоделей – так приказывают рабу.

Болото окрасилось свежей кровью.

Нет, понял Персей. Не кровь – цветы. Асфодели обратились в алые маки. Повинуясь движению жезла, маки взмыли в воздух, образуя завесу – мозаичное панно, на котором уже проступал рисунок. Одни лепестки налились чернотой, другие – охристым жаром; часть подергивалась серым пеплом…

Других красок в Аиде не было.

Плотную, вязкую, как смола, тьму можно было потрогать руками. Время от времени ее озаряли багровые сполохи, на краткий миг высвечивая край замшелого утеса, берег реки, странно искаженные, исковерканные пространства, на которых – без смысла и цели – шевелилась многоглавая и многорукая масса.

Тени умерших.

Пейзаж на панно изменился. Изломы береговых скал. Аспидный глянец волн. Ладья у причала. К ней тянулась вереница новых теней. Угрюмец-лодочник не спешил принимать плату за переправу – хмурил брови, хрустел узловатыми пальцами. Он словно чего-то ждал.