Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель - Страница 29

К оглавлению

– Хвост?! – на зрение юноша не жаловался. – Не вижу никакого хвоста!

– Ты и не должен видеть.

– А ты?

– Я – спарт. Меламп – нашего племени.

– Какого это – вашего?

– Змеиного.

– Но ты же человек?

– Следи за его походкой, – ушел от ответа Эхион.

В скользящем шаге Мелампа и впрямь чудилась змеиная повадка. Кефал уже видел такую походку, причем недавно… Юноша огляделся. Раб-педагогос, седалищем почуяв момент, увлек Тритона в сторону – и теперь превращал тирренца в записного мудреца. Тритон слушал, раскрыв рот. «Вовремя, – подумал Кефал. – При них спарт не стал бы откровенничать. Вот я – другое дело…»

– Это не тайна, – разрушил Эхион его претензии на избранность. – Многие знают, просто помалкивают. Ты в Афинах был? Басилея Эрехтея видел?

– Это мой тесть! – фыркнул Кефал. – Я на его дочери женюсь!

– Ну и как он ходит, твой тесть?

Так вот кто вспомнился Кефалу при виде Мелампа! Знакомая плавность движений, и ростом Эрехтей кажется то выше, то ниже… Верно истолковав молчание юноши, спарт подлил масла в огонь:

– Ты тень его видел?

На тень будущего тестя Кефал, признаться, внимания не обратил.

– Он никому не позволяет на нее наступать, – разъяснил спарт. – Как и его дед Эрихтоний. Я бы на их месте тоже не позволял.

– У них хвосты?!

– Правители Афин – из змееногих. У старого Эрихтония хвост все видели, да он и не скрывал. Нас еще по именам узнают …

– А невеста моя? Боги, сжальтесь!

Представился кромешный ужас. Кефал с молодой женой на брачном ложе, гасит светильник, обнимает Прокриду… Он держит в объятиях гибкое, скользкое тело. Вместо бархатистой кожи под пальцами – холодная чешуя. Змеиные кольца оплетают юношу, сжимаясь; раздвоенный язык щекочет губы, скользит внутрь, проникая глубже…

– Ты не любишь змей? Дурачок! Из змей – самые лучшие жены!

– Врешь!

– Стройные, хладнокровные; никогда не ревнуют…

Орали под крышей воробьи, заглушая бормотание педагогоса. Тени домов скальными уступами громоздились по краю площади. Ослепительной белизной сиял храм Пеона. Все было, как раньше – и в то же время иначе. Мир сдвинулся с места и замер в нерешительности. Качнуться обратно? Двинуться дальше?! Практичная натура Кефала восставала против нового знания. Юноша уставился на Эхиона. Ноги спарта – жилистые, загорелые до цвета темной бронзы. Тень спарта – обычная тень. И падает, куда положено…

– Что ты высматриваешь?

– Твой хвост.

– У меня нет хвоста.

– Но ты сам сказал…

– Что?

– Что ты из змеиного племени!

– Я – спарт. Клык Ареева Змея. Бей!

Эхион выставил перед собой ладонь. «Зачем?» – хотел спросить Кефал, но вместо этого ударил. И завопил от боли в костяшках пальцев, ссаженных до крови. Словно он бил не по ладони, а по твердой кости.

Эхион пожал плечами:

– Говорю ж, зуб я. Откуда у зуба хвост?

4

– Я его не знаю, – сказал Персей. – Чего он хочет?

– Два города, – ответил Анаксагор, ванакт Аргоса.

– Зачем ему два города?

– Себе и брату.

– У него есть брат?

– Есть. Мне доносят, что вся деловая сметка досталась старшему. Младшему не хватило. Вот старший и заботится. Если удачный город, правитель может быть дураком.

– Похвальные чувства. В наше время братья норовят отгрызть у тебя яйца…

– Я ему отказал. И в первый раз, и сейчас.

– Он уже приходил к тебе?

– Да.

– Что он хотел?

– Город.

– Один?

– Тогда – один. Теперь хочет два.

Они сидели в ваннах – Тиринф и Аргос, герой и политик. Ванны, медную и терракотовую, разделяла решетка: лозы, гроздья, плющ. Иной усмотрел бы в этом намек, но Анаксагор, троюродный брат Персея, любил красивые вещи. Воды в ваннах не было. Мужчины лоснились от пота – каменный очаг раскалили заранее. Когда дым вышел, отверстие в своде потолка закупорили рабы, спустив крышку на бронзовых цепях. Сплетники злословили, что аргосский правитель изнежен, как феак – моется каждый день, и даже теплой водой. Но сплетничали шепотом – правитель был мстителен, как Аполлон.

– Как его зовут?

– Меламп, сын Амифаона.

– И он берется излечить целую ватагу менад?

– Тех, кто выживет после лечения.

– Разумная оговорка. Так и я возьмусь лечить. Правда, вряд ли кто выживет.

– Вот и я усомнился.

– Сколько живых он обещал тебе? Двоих? Пятерых?

– Две трети от ватаги.

– Это совсем другой разговор.

– Уверен, он врет.

– Меламп… Он из Фессалии?

– Да. Сейчас живет в Пилосе. Врачует и прорицает.

– Почему ты не послал гонца ко мне в Тиринф? В Аргосе – эпидемия безумств, а ты молчишь…

– Истребить их никогда не поздно. Во всяком случае, так я думал раньше. Бывало, что женщины возвращались. Я надеялся…

– Кто-то из твоей семьи?

– Дочери. Все трое.

– Меламп… Это он похоронил змею?

– Да. Дети забили гадюку камнями. Меламп похоронил змею под алтарем Реи, Матери Богов, и выкормил сирот-змеенышей. В благодарность те облизали ему уши. Теперь Меламп понимает язык зверей и птиц.

– Больше они ему ничего не облизали?

Анаксагор смеялся долго, со вкусом. Когда банщик вылил ему на голову шайку холодной воды, ванакт простонал: «Еще!». На теле Персея не дрогнул ни один мускул – с равным успехом водой могли окатить статую. Банщик стал натирать Анаксагора душистой пастой. Помощник банщика трудился над Убийцей Горгоны, вместо пасты взяв мыло из золы и козьего жира. Здесь знали, что Персей не терпит благовоний.